Том 2. Петербург - Страница 107

107

— «Гм!..»

— «Отвращение, как к громадному насекомому, которого скорлупа отливает тошнотворною жестью; не то что-то было тут насекомье, не то что-то — от нелуженой посуды… Верите ли, — так меня распирало, тошнило!.. Ну, будто бы я ее… проглотил…»

— «Проглотили? Фу, гадость…»

— «Просто черт знает что — проглотил; понимаете ли, что это значит? То есть стал ходячею на двух ногах бомбою с отвратительным тиканьем в животе».

— «Тише же, Николай Аполлонович, — тише: здесь нас могут услышать!»

— «Не поймут они ничего: тут понять невозможно… Надо вот так: подержать в столе, постоять и прислушаться к тиканью… Словом, надо все пережить самому, в ощущениях…»

— «А знаете», — заинтересовался теперь и Александр Иванович словами, — «я понимаю вас: тиканье… Звук воспринимаешь по-разному; если только прислушаться к звуку, будет в нем— то же все, да не то… Я раз напугал неврастеника; в разговоре стал по столу пристукивать пальцем, со смыслом, знаете ли, — в такт разговору; так вот он вдруг на меня посмотрел, побледнел, замолчал, да как спросит: „Что вы это?“ А я ему: „Ничего“, а сам продолжаю постукивать по столу… Верите ли — с ним припадок: обиделся — до того, что на улице не отвечал на поклоны… Понимаю я это…»

— «Нет-нет-нет: тут понять невозможно… Что-то тут — приподымалось, припоминалось — какие-то незнакомые и все же знакомые бреды…»

— «Припоминалось детство — не правда ли?»

— «Будто слетела какая-то повязка со всех ощущений… Шевелилось над головой — знаете? Волосы дыбом: это я понимаю, что значит; только это не то — не волосы, потому что стоишь с раскрывшимся теменем. Волосы дыбом — выражение это я понял сегодняшней ночью; и это — не волосы; все тело было, как волосы, — дыбом: ощетинилось волосинками; и ноги, и руки, и грудь — все, будто из невидной шерсти, которую щекочут соломинкой; или вот тоже: будто садишься в нарзанную холодную ванну и углекислота пузырьками по коже — щекочет, пульсирует, бегает — все быстрее, быстрее, так что если замрешь, то биения, пульсы, щекотка превращаются в какое-то мощное чувство, будто тебя терзают на части, растаскивают члены тела в противоположные стороны: спереди вырывается сердце, сзади, из спины, вырывают, как из плетня хворостину, собственный позвоночник твой; за волосы тащат вверх; за ноги — в недра… Двинешься — и все замирает, как будто…»

— «Словом, были вы, Николай Аполлонович, как Дионис терзаемый… Но — в сторону шутки: вы теперь говорите совсем другим языком; не узнаю я вас… Не по Канту теперь говорите… Этого языка я от вас еще не слыхал…»

— «Да я уж сказал вам: какая-то слетела повязка — со всех ощущений… Не по Канту — вы верно сказали… Какое там!.. Там — все другое…»

— «Там, Николай Аполлонович, логика, проведенная в кровь, то есть ощущение мозга в крови или — мертвый застой; а вот налетело на вас настоящее потрясение жизни и кровь бросилась к мозгу; оттого и в словах ваших слышно биение подлинной крови…»

— «Стою я, знаете ли, над ней, и — скажите пожалуйста: мне кажется, — да, о чем это я?»

— «Вам „кажется“, сказали вы», — подтвердил Александр Иванович…

— «Мне кажется — весь-то пухну, весь-то я давно пораспух: может быть, сотни лет, как я пухну; да и расхаживаю себе, не замечая того, распухшим уродом… Это, правда, ужасно».

— «Это все — ощущения…»

— «А скажите, я… не…»

Александр Иванович сострадательно усмехнулся:

— «Наоборот, вы осунулись: щеки — втянуты, под глазами — круги».

— «Я стоял там над ней … Да не я там стоял — не я же, не я же, а… какой-то, так сказать, великан с преогромною идиотскою головою и с несросшимся теменем; и при этом — пульсирует тело; всюду-всюду на коже — иголочки: стреляет, покалывает; и я явственно слышу укол — в расстоянии по крайней мере на четверть аршина от тела, вне тела!.. А?.. Подумайте только!.. Потом — другой, третий: много-много уколов в ощущении совершенно телесном — вне тела… А уколы-то, биения, пульсы — поймите вы! — очертили собственный контур мой — за пределами тела, вне кожи: кожа — внутри ощущений. Что это? Или я был вывернут наизнанку, кожей — внутрь, или выскочил мозг?»

— «Просто были вы вне себя…»

— «Хорошо это вам говорить „вне себя“; „вне себя“ — так все говорят; выражение это — аллегория просто, не опирающаяся на телесные ощущения, а, в лучшем случае, лишь на эмоцию. Я же чувствовал себя вне себя совершенно телесно, физиологически, что ли, и вовсе не эмоционально… Разумеется, кроме того, я был еще вне себя в вашем смысле: то есть был потрясен. Главное же не это, а то, что ощущения органов чувств разлились вкруг меня, вдруг расширились, распространились в пространстве: разлетался я, как бомб…»

— «Тсс!»

— «На части!..»

— «Могут услышать…»

— «Кто же это там стоял, ощущал — я, не я? Это было со мною, во мне, вне меня… Видите, какой набор слов?..»

— «Помните, давеча, как я у вас был, с узелком, то я у вас спрашивал, почему это я — я. Вы тогда меня не поняли вовсе…»

— «А теперь я все понял: но ведь это — ужас, ведь ужас…»

— «Не ужас, а подлинное переживание Диониса: не словесное, не книжное, разумеется… Умирающего Диониса…»

— «Просто, черт знает что!»

— «Успокойтесь же, Николай Аполлонович, вы страшно устали; и устать вам немудрено: столькое пережить за одну только ночь… И не такого свалило бы». — Александр Иванович положил свою руку ему на плечо; плечо перед ним выдавалось на уровне груди; и плечо то дрожало; Александр Иванович теперь испытывал прямо-таки потребность отделаться от нервно трещавшего перед ним Николая Аполлоновича, чтобы отдать себе в происшедшем ясный и спокойный отчет.

107